министерство, в котором будут принимать участие большевики… От уступок представители ЦК не отказывались. Они ничего не имели против, чтобы в министерство вошли представители других социалистических партий, но при непременном соблюдении и признании уже опубликованных декретов и законов, при соблюдении трех условий: 1) признание декретов о земле и мире; 2) новое правительство должно быть ответственно перед ЦИК; 3) беспощадная борьба против буржуазных контрреволюционеров — Корнилова, Керенского, Каледина. С самого начала было очевидно, что эти условия неприемлемы для большинства соглашающихся сторон. Было ясно, что с нами пойдут, может быть, левые эсеры и, может быть, меньшевики-интернационалисты[201].

Резолюция, предложенная Молотовым, была принята, и его вместе со Слуцким делегировали на заседания Центрального комитета. Их позиция сыграла не последнюю роль в том, что ЦК (против — Каменев, Рыков, Зиновьев, Милютин, Ногин) принял резолюцию, где ключевыми были слова о том, что «без измены лозунгу Советской власти нельзя отказываться от чисто большевистского правительства»[202].

Кардинальнейшие вопросы российской государственности — о характере правительства и о соотношении властей — драматически решались 4 (17) ноября. Пятерка, голосовавшая против резолюции Ленина, вышла из ЦК. Ленин и Троцкий были вызваны на заседание ВЦИКа, где от них потребовали объяснить, с какой стати они присвоили себе право единолично издавать декреты, тогда как законодательная власть принадлежала ВЦИКу. Левые эсеры поставили — первый и единственный раз в советской истории — вопрос о доверии правительству. И проиграли двадцатью голосами против двадцати пяти. Большевики ответили резолюцией Урицкого, позволявшей правительству заниматься законодательной деятельностью. Ее приняли голосованием двадцати пяти против двадцати трех, причем два решающих голоса «за» подали Ленин и Троцкий, не являвшиеся членами ВЦИКа. С этого момента и до конца 1980-х годов лидер компартии (фактически руководивший правительством) пользовался поистине императорскими полномочиями. Однопартийное государство, опирающееся на членов партии, проводящих волю ее ЦК в органах власти и управления, родилось во многом как результат исторической импровизации и никогда не получало серьезного юридического обоснования.

Молотов в тот день обеспечил поддержку Ленину на районном уровне. Принятая по его докладу резолюция большевиков Выборгского района призывала: «Поддержать Совет народных комиссаров, не щадя своей жизни, от нападок контрреволюционных элементов, откуда бы они ни исходили»[203]. После ленинского ультимативного требования подчиниться партийной дисциплине Каменев покинул пост председателя ВЦИКа, Рыков, Ногин, Милютин, Теодорович вышли из правительства. Молотов, естественно, оценивал их поведение в весьма жестких тонах: «Они фальшиво мотивировали свою позицию стремлением не допустить политической “изоляции” нашей партии, а фактически выражали боязнь оторваться от мелкобуржуазных партий, которые в свою очередь плелись в хвосте буржуазии и дошли уже до явной изоляции от рабочего класса, от широких масс трудящихся. Партия решительно отвергла эти требования и сломила упорное сопротивление оппортунистов, уступка которым в вопросе о составе правительства грозила прямым крушением Октябрьской революции»[204]. Главой ВЦИКа стал Свердлов. А затем Ленин сам назначил новых наркомов.

В ЦК из всех отступников в итоге остался один Зиновьев, взявший свою отставку назад и выступивший с публичным покаянием. Только после преодоления первого правительственного кризиса СНК начал собираться практически ежедневно, ведя довольно беспорядочную работу.

Впрочем, в ноябре Ленин, по крайней мере теоретически, и сам не исключал возможности поделиться властью с меньшевиками и эсерами (или даже прихода их к власти) в результате ротации депутатов различных уровней. Более того, он продолжил линию на включение в состав правительства левых эсеров, которые в конце ноября оформились в отдельную партию и к концу года их представители возглавили шесть центральных наркоматов из шестнадцати и почти во всех из них имели портфели заместителей.

В принципе могло найтись место в большевистской системе власти и Учредительному собранию. Я согласен с Луисом Фишером, который пишет: «Что случилось бы, если бы большевики добились большинства в Учредительном собрании? Вероятно, они бы сохранили парламент»[205]. Но на выборах победу одержали эсеры, получившие 412 мест из 715. У большевиков было 183 мандата, у меньшевиков — 17, у кадетов — 16. «Ленин это признал, но он и говорит: посмотрите, во всех решающих местах — городах, армии, на фронте в решающее время большевики оказались в большинстве, — вспоминал Молотов. — Они победили. Они повели за собой страну. Хотя большинство еще оставалось с тухлым противником»[206]. Учредительное собрание было обречено, а декорации для будущей гражданской войны расставлены. Ленин окончательно решил, что вопрос о власти — прерогатива не Учредительного собрания, а Советов.

Продолжал существовать и Военно-революционный комитет, в котором львиную долю своего времени проводил Молотов. Как минимум с 8 (21) ноября он не раз подписывал документы за его председателя. Но занимался в основном делами агитационного отдела. «Мне вместе с одним-двумя помощниками пришлось главное внимание сосредоточить на посылке рабочих-агитаторов в провинцию, во все концы страны. Если в ВРК приходило громадное количество делегаций и делегатов за разъяснениями, то, с другой стороны, из среды петроградских рабочих выделился встречный поток рабочих, которые стремились разъехаться в различные губернии и районы Республики, вначале в целях разъяснения массам событий и задач октябрьского переворота… Они требовали только немножко последней литературы, основной информации о ходе событий и ничтожной материальной поддержки на проезд. Достаточно было рекомендательной записки партийной ячейки, фабрично-заводского комитета или профсоюза — и мы удовлетворяли желание товарищей поехать на места. В эти дни не приходилось строго разбираться даже в партийности. Основная цель проверки заключалась в том, чтобы избежать провокационные поездки. За день к нам приходило 50–70 человек. Таких товарищей мы снабжали мандатом ВРК. Мандат этот был, впрочем, очень краток: в нем говорилось только о том, что данный товарищ направляется для правильной информации в такое-то место или губернию. В большинстве случаев уезжали товарищи туда, где они больше имели личных связей. С собой они увозили небольшую пачку литературы, главным образом последних петроградских газет… Эта массовая революционно-просветительная агитация сыграла свою роль в закреплении позиций Октябрьского восстания во всей стране»[207]. Человек из столицы, привозивший с собой пачку газет и листовок, да еще снабженный бумагой с печатью, производил очень сильное впечатление в родной деревне.

Общий объем агитработы в регионах Молотов отразил в отчете, который написал карандашом на обрывке оберточной бумаги: число командированных «составило по 25 ноября 643 человека»[208]. Далее шла тщательнейшая, поголовная разбивка их по губерниям. Молотов начинал проявлять бюрократическую скрупулезность госчиновника.

В первые послереволюционные дни арестовывали кто угодно и кого угодно. Молотову тоже этим приходилось заниматься — с отрядом бойцов. Потом он уже не ездил с револьвером на аресты. Но его